Лингвисты: Аартс и Калберт

В 1979 году Аартс и Калберт взяли в качестве основы своего подхода теорию композиционной семантики, использующую понятие семантических маркеров. Эта теория была разработана в 1964 году Кацем и Фодором и теперь более известна как теория маркерного языка (markerese). Чтобы смоделировать метафорическое использование комбинаций имя прилагательное – имя существительное, Аартсу и Калберту пришлось несколько расширить базисную схему.

Подобные маркерные теории создавались интерпретативными семантиками, применявшими трансформационную модель Хомского для объяснения несогласованности таких предложений, как “Бесцветные зеленые идеи яростно спят” (классический пример). Одновременно они пытались найти механизм разрешения лексических неоднозначностей (например, перебирая прочтения английского слова “Bachelor” – оно может означать „холостой мужчина”, „молодой тюлень-самец”, „начальное ученое звание”). В этой схеме семантическая репрезентация слова состоит из сложного, много-компонентного определения, состоящего из списка элементарных семантических маркеров, например, +мужского пола, +взрослый, +одушевленный. Эти маркеры поляризуются таким образом , чтобы отобразить основное семантическое противопоставление, которое интуитивно ощущается в основе смысла слова. Например, определения слов „мужчина” и „мальчик” обладают общими свойствами +мужского пола, +одушевленный, +человек и +материальный, а различаются только поляризацией свойства +взрослый. Семантическая связность достигается тем, что слова накладывают друг на друга маркерные органичения, основываясь на базисной синтаксической структуре предложения. Тогда выражение „зеленые идеи” должно считаться неверным, поскольку слово „зеленые” накладывает ограничение +материальный на слово „идеи”, а для него такой маркер не задан. Точно также маркерные ограничения отфильтровывают неподходящие значения многозначных слов и тем самым лексические неоднозначности разрешаются.

Аартс и Калберт расширили эту схему и предложили раскладывать много-компонентное определение слова на четыере множества различных свойств. Первый набор содержит в себе основные семантические маркеры, в оригинальной схеме Каца и Фодора они называлсиь „надчеркнутыми”. Второй набор свойств содержит маркеры, отражающие застывшие метафорические расширения слова – по сути дела, мертвые метафоры. Например, хотя слово „красный” изначально определяется как цвет (обладает маркерными ограничениями +материальный и +видимый), оно обладает и свойствами, относящимися ко второму набору – речь идет о прочтении „коммунист” (маркерное ограничение +человек). Третий набор – это генеративные свойства, в нем содержатся маркеры, позволяющие слову использоваться в каком-то ином, но все же не в без-относительном смысле, как в случае синекдохи и метонимии. Но самый интересный набор свойств с точки зрения проблем обработки метафоры – это набор переносных свойств. В нем содержатся маркеры, которые в метафорических ситуациях могут быть скопированы на репрезентацию тенорного слова. Эти переносные свойства охватывают абстрактные, скелетные смысловые структуры, лежащие в основе обычного применения слова. Например, слова „большой” и „тяжелый” оба связаны с переносным свойством +значительный, сильный, что позволяет проводить одинаковую интерпретацию конвенциональных метафор „большая проблема” и „тяжелая проблема” – в обоих случаях тенор слова „проблема” связывается с маркером +значительный, сильный. Отчетливо видна упрощенность такого подхода к проблеме интерпретации метафоры. Он неловко примостился на сомнительных философских основаниях логического атомизма, который уже много лет не в почете ( даже в те времена, когда Кац и Фодор предложили оригинальную схему). Конечно, лингвистическая теория за это время прошла большой путь, стандартная теория Хомского сменилась сначала расширенной стандартной теорией, а потом и пересмотренной расширенной стандартной теорией, а интерпретативные семантики уступили место генеративным семантикам. Тем не менее, этот подход показывает, что метафора – это скорее концептуальный феномен, а такое понимание в большей степени основано на знании свойств мира, чем на механических свойствах слов.

Откровенно редукционистская схема переноса свойств Аартса и Калберта не может учесть концептуальные интеракции, лежащие в основе метафоры. Рассмотрим пример „узкий кругозор”. Тут слово „узкий” переносит негативную (с некоторыми нюансами) коннотацию на тенор „кругозор”. Поскольку узкий кругозор – это нежелательное качество, а обладатель узкого кругозора, конечно, неразвит умом, действие метафоры вращается не вокруг какой-то базисной негативной шкалы (где, к примеру, слово „широкий” находилось бы на положительном ее конце), а вокруг самой конвенциональной метафоры, укорененной в нашей культуре. Узость каналов коммуникации является и показателем и причиной ограниченного интеллектуального диапазона, но маркерная схема не учитывает этот смысловой переход. Кроме того, другие размещаемые на шкале прилагательные, типа „маленький” или „мелкий” тоже применимы в данных обстоятельствах, однако тонкие изменения смысла при этом игнорируются данной маркерной схемой. Обладатель мелкого кругозора предрасположен мелким и пустячным делам, а человек с маленьким кругозором имеет негармонично развитый запас знаний - таковы здесь нюансы.

Существует множество патологических случаев, когда базисные концептуальные связи замкнуты между собой таким образом. Рассмотрим пример „слепое решение”. Тут слово „слепое” придает негативную коннотацию тенору „решение” посредством переноса на него маркера, репрезентирующего понятие неправильного действия. Однако комбинация „слепое правосудие” вполне положительно. В первом случае слово „слепое” означает „без предвиденья последствий”, во втором оно означает „безпристрастное”. Такое тонкое различие можно уловить только при наличии обобщенных знаний, касающихся процесса принятия решений и юридической практики. […]

Подведем итог. Аартс и Калберт разработали вполне редукционистскую модель лексической семантики для объяснения процесса интерпретации метафоры. Следуя сильной лингвистической традиции интерпретативной семантики, данная схема пытается локализовать метафорический потенциал концептов в много-компонентных определениях слов. Это неверный уровень исследований, что демонстрируется множеством патологических случаев, возникающих в данной схеме. Кроме того, также, как и в обсуждавшемся выше философском анализе, подход Аартса и Калберта отрицает контекстуальные отношения между словами и концептами. Отказавшись от изучения богатой, системной и перекрестной структуры, существующей на концептуальном уровне, их лингвистически-ориентированная стратегия лишь пытается ухватить поверхностные симптомы (эпифеномены) метафоры, но не может толком объяснить их причины.