Философы: Аристотель

Первую известную теорию метафоры предложил Аристотель в своей “Поэтике”(или другой источник):

В этом коротком определении, пытающемся связать в единое целое все разновидности метафоры, использование слов род и элемент рода немедленно наводит на мысль, что мы столкнулись с теорией, имеющей прямое отношение к теории иерархических типов – такой подход до сих пор активно используется в компьютерной обработке метафор (см. Wilks 1978; Way 1991).

Метафора здесь рассматривается как концептуальный феномен, возникающий в результате манипуляций с иерархией типов; этот процесс представляется как перенос одного терма на другой, говорящий может (а) сдвинуться вверх по иерархии, чтобы найти более общий терм, (б) сдвинуться вниз по иерархии, чтобы найти более специфичный терм, (в) перемещение внутри одного уровня иерархии для поиска нового терма того же уровня специфичности, (г) использование классической аналогии пропорции A/C = B/D, в которой комбинация термов A:D заменяется термом C, а комбинация B:C заменяется термом A. Для каждого описанного случая Аристотель предлагает следующие примеры:

(а) перенос рода на элемент: “Вот стоит мое судно”, тут “стоять с опущенным якорем” является специализацией (элементом рода) более общего родового терма “стоять неподвижно”.

(б) перенос элемента рода на род “Десять тысяч благородных дел совершил Одиссей”, тут “десять тысяч дел” является специализацией более родового терма “большое число”.

(в) перенос элемента рода на элемент рода: “Зачеркивать жизнь бронзой” и “Резать воду вынутой из ножн бронзой”, тут “зачеркивать” и “резать” – это различные специализации одного общего родового терма “уничтожать”.

(г) Аналогия пропорций: “Чаша вина для Диониса все равно, что щит для Ареса”, тут аналогия позволяет комбинации термов “чаша Ареса” замещать “щит”, а комбинации “щит Диониса” замещать “чашу”.

Существует несколько очевидных проблем с аристотелевской трактовкой метафоры. Во-первых, он делал сильный акцент на роли иерархии типов в процессах порождения и интерпретации метафоры, в результате происхождение метафоры выглядит неубедительно упрощенным. Фактически, Аристотель возлагает ношу по интерпретации метафоры на особую всезнающую иерархию типов, в которой она будет помещена на свое единственное онтологическое место. Тем не менее это соответствует классическому взгляду на иерархическое представление знаний и сущностей в мире и Аристотеля не следует критиковать за этот подход. Такое понимание благополучно просуществовало в философии более двух тысячелетий и лишь последние открытия в теории категоризаций (Rosch & Mervis (1975), Lakoff (1987)) не могут быть встроены в эту систему. Во-вторых, Аристотель выступает в основном за субстиционалистский взгляд на метафору, поскольку один термин замещает или заменяет другой. В таких рамках метафора не рассматривается в качестве существенной части человеческой коммуникации, скорее в “Поэтике” она представлена как формула достижения большей выразительности. Если мы хотим заменить чем-нибудь какой-то конкретный терм, аристотелевские схемы дают четыре различных способа это сделать. В-третьих, поскольку метафоры представляются онтологическими манипуляциями, они не несут в себе репрезентативного статуса и, таким образом, не могут взять на себя роль активных концептуальных агентов при структурировании других концептов. Например, в теории Аристотеля нет места для организованных семейств метафор, которые лежат в основе нашего обычного восприятия мира (Lakoff & Johnson 1980; Veale & Keane 1992a,b). В-четвертых, из-за того, что метафоры не имеют ясного представления в теории Аристотеля, они скорее существуют в понятиях использования знаний, нежели в понятиях знаний самих по себе – многие онтологические отношения, образующие иерархию типов, сами по себе метафоричны. Например, также, как “стоять на якоре” – это элемент рода для родового терма “стоять неподвижно”, и “быть больным” и “быть несчастным” должны быть элементами рода для родового терма “быть в упадке”, а это, конечно, пример ориентационной метафоры. Итак, аристотелевская теория испытывает фундаментальные затруднения в проведении раздела между представлением знаний и их использованием.

Несмотря на все это, Эко (1981) считает, что мы должны благодарить Аристотеля за признание метафоры необходимой когнитивной функцией, в этом отношении он является предтечей романтического подхода Руссо (De Man, 1973) и Ницше. Свою позицию Аристотель прояснил в “Риторике”:

Это описание возвышает метафору над уровнем простого сравнения, к которому ее обычно относит Аристотель в своей “Поэтике”, и относит ее к сфере научения, где она может рассматриваться как необходимая когнитивная функция. Таким образом мы можем наблюдать некоторый конфликт во взглядах на метафору, высказанных в “Поэтике” и “Риторике”. С другой стороны, Аристотель придал метафоре высокий когнитивный статус, признав, что она - не пустая игра слов, но живой процесс коммуникации и обучения, а с другой стороны, он ставит под сомнение этот статус, описывая метафорические процессы в очень простых онтологических терминах.